Весна всегда бьет в голову.
На службу бежал, перелетая через лужи, пуская ладонями солнечных зайчиков, напевая под нос что-то из металлического рока. КПП прошел быстрым шагом, но задолго до сирены – жизнь проходит, надо спешить. Вошел и – не раздеваясь – к телефону, пока Она дома.
– Алло!
– Алло.
– Это я.
– А это я.
– Слушай, а не пойти ли нам…
– А не пошел бы ты?
– Ты чего?!
– Ничего. Надоело.
Пауза.
– Ну, пока.
– Пока.
Отбой.
Дурак! Зачем это «пока». Вешал бы сразу трубку. Дура! Паршивка! Кто она?! Наваждение, мираж! Кому это нужно? Паразитка. Стерва. Все равно пришлю цветы. Ящик. Пусть знает, падла!
Не успел переодеться – вошел напарник – земляк, двойник, тезка, лучший друг среди компричикосов.
– Салам алейком!
– Vise verza! Что мы сегодня ложим?
– А что, я уже за шефа?
– Тогда кофе?
– Мне одинарный!
– Алло, бар? Сделайте, пожалуйста, два кофе в комнату 999. Один двойной, один простой. Заранее благодарен!
Пока переоделись, собрались все и еще кое-кто. Заказали еще. Звякнула пневмопочта и сразу телефон.
– Тезка, наш кофе!
– Алло. Да, хорошо.
Бряк – легла трубка.
– Шеф вызывает.
– Меня тоже?
– Кому ты нужен? Сиди уж, пей свой кофе.
Пригубил – стук в дверь.
– Доброе утро, погодка-то, земляки, помогите манекены отнести, а?
Пошли помогать. Пятнадцать человек на три манекена. Трое несут, четверо помогают, пятеро двери открывают. Плюнул, пошел к себе – кофе еще не остыл.
Начал пить – стук в дверь. Открыл – на пороге напарник. Подмышками по кирпичу. Прошел, положил кирпичи между кофе и бутербродами.
– Вот!
– Что это?
– А ты как думаешь, что это?
– Я так думаю, что это кирпичи, хотя по виду это скорее наглядное пособие по топологии… Или по хромотографии…
– Или по животноводству. Это не кирпичи! Это издевательство! Это смерть наша, а не кирпичи! Ты посмотри – вот этот винтом, а этот клином. Здесь натек.
– Ухо попало.
– Вероятно. Ты видишь, что один из них на 17 миллиметров толще?
– Ты уже мерил?
– Шеф мерил.
– Они еще разнотонные.
– Верно. Разнотонные, пережженные, с включениями и микротрещинами. Но это еще не самое смешное. Знаешь, когда они должны быть в стене?
– Позавчера?
– А конкретно, завтра до обеда.
– И у тебя не возникло желание прихлопнуть его между этими, с позволения сказать, кирпичами?
– Возникло, но я его подавил.
– Желание?
– Я побоялся, что кирпичи не выдержат!
– Да, интересная мысль…
– Мысль интересная.
– Что делать будем?
– Кофе остыл?
– Остыл. Давай закажем по новой.
Телефон.
– Алло! Когда мы вас увидим?
– Я думаю, что скоро.
– Скоро нас не устраивает. У вас тут две прелюдии надо сдать до завтра.
Дьявол!
– Вы уж постарайтесь.
– Хорошо, я подъеду сегодня. После обеда. Или вечером.
Отбой.
– Тезка! Закажи кофе, а? Мне надо в гардероб сбегать.
Пробежал по коридору, прыгнул через барьер, затерялся среди вешалок. Запах шерсти и улицы. Оглянулся, достал ноты из-под подкладки, спрятал за пазуху.
В коридоре – встречный:
– Салют! Тебя шеф ищет.
Шеф не выпуская телефона бросил на стол свиток:
– Посмотри!
Посмотрел. Свиток как свиток. Манускрипт.
– Видел? Нужно снять три копии.
– Мне?
– А кому же? Аккуратненько, тушью. Как следует.
Вернулся к себе, бросил свиток в угол, достал ноты, начал исправлять знаки. Бемоли на бекары, кресчендо на сфорцандо. Диез вызывал уголовные ассоциации.
Звякнула пневмопочта.
– Земляк, кофе пришел!
– Сейчас, thenks!
Сложил ноты, накрыл сверху свитком, закрыл перо.
– Сахару?
Звонок. Хозяйка.
– Да. Ну что ты! Сегодня поздно. Ну что ты! Нет. Не очень. Не один. Нет. Ну что ты! Разумеется. Я тоже. И я. Ну что ты!
Стук.
– Извини, тут пришли.
Отбой. Напарник уже открывает. На пороге шеф.
– Здорово, земляки, уже виделись, пейте- пейте! Ну как?
– Что как?
– Свиток перекатал?
– Примериваюсь, – кивок в сторону стола.
– Ты, давай, не тяни с этим делом!
– Нам еще кирпичи класть.
– Кирпичи само собой.
– Тушь где брать?
– У вас туши нет?
Тезке:
– У нас тушь есть?
В ответ:
– Не видел.
– И я не видел.
– На складе получи.
– И перья?
– И перья. Не тяни, не тяни.
Ушел. Напарник не унимается:
– Слушай, тезка, чего с кирпичами делать будем?
– Давай, кофе допьем?
– Может подогреть?
– Да нет, ничего вроде…
Телефон, напарник подходит.
– Тебя.
– Ах, дьявол! – Поставил кофе, пошел к трубке.
– Алло!
– Здорово!
– Здорово, Углан! (Голос у Углана был придавленный и надтреснутый.) Как сам?
– В дауне.
– Что так?
– А черт его… Звезды… Ты-то в форме?
– Да. Весна. Ну, хоть отчасти.
– Слушай, мужик, подвали ко мне, а?
– Может вечером?
– Боюсь не дотяну.
– Well, не клади трубку, я сейчас, только кофе допью.
– Да черт с ним, с кофием! Сыпь сюда, я здесь закажу.
– Ну хорошо. Не вешай трубку, я сейчас, захвачу чего-нибудь.
– Well!
Напарнику:
– Тезка, я к корешу слетаю, ага?
– Ну конечно.
Роясь в шкафу (нашел плитку, спрятал в карман):
– Будут спрашивать, я на обеде.
– Может их подтесать, кирпичи?
– Слушай, не трогай их, я вернусь, что-нибудь придумаем. Повесь за мной трубку!
Провода поют как тетива, прогрохотал на контактах и вот я здесь. Бросил трубку. На окнах – шторы, воздух тяжел. Углан сидит в полумраке, с ногами в глубоком кресле – коленки куда-то в бок, тонкий профиль светится в сумраке. Лицо, как маска. Дьявол, а он, оказывается, красив. Повернул голову, не отрываясь от спинки, слабо улыбнулся:
– Садись, сейчас кофе поспеет.
– Дьявол с ним, на вот, лучше, пожуй.
– А, это дело, – Углан взял плитку прессованной жвачки, отломил один брикет, понюхал, – А ты?
– Я не буду, мне еще в капеллу вечером.
Он еще раз отломил, но жевать не стал, положил брикет на стол, отряхнул с пальцев крошки травы и заговорил:
– Представь вот такую, к примеру ситуацию. Некто во плоти говорит тебе, что у тебя есть некий талант.
– Не реализованный?
– Не только не реализованный, но и не реализуемый в этой жизни. Ну, например, такой, который мог бы тебе пригодиться в другом воплощении. Или, к примеру, если бы ты жил в каменном веке. Как, скажем, слепой живописец или безрукий музыкант.
– На губной гармошке…
– Не умничай. И вот он предлагает тебе исполнение некоторого не очень важного желания – ну, там, денег, или, к примеру, женщину, которую ты хотел, но не смертельно – в общем что-то далеко не несомненное, в обмен на лишение этого дара.
– На все жизни?
– Нет, зачем, только на эту. Талант совершенно бесполезный.
– А тот, воплощенный, без свойств?
– Свойств не проявляет.
– А почему так, не объясняет?
– Нет. Или, лучше, объясняет, но непонятно.
– Значит, демиург?
– Богодьявол.
– Я бы предложил сменять на полезный дар.
– А если ты ребенок?
– Ну настораживает, конечно настораживает. Вторжение в психику всегда пугает.
– В личность.
– Да, конечно.
Он, наконец, спустил ноги с кресла и несколько подался вперед.
– Слушай, ты читал «Заратустру»?
Нет, – признался я, – даже не знаю толком, что за Заратустра, и что он там говорит.
И он рассказал мне всего «Заратустру», потом «Диалоги» Платона, потом «Игру в бисер». Лицо его постепенно оживилось и он стал четко жестикулировать. Наконец я раздернул шторы и сказал:
– У тебя пожрать нет? А то у меня обед сейчас.
– Да нет, стухло все. Давай спустимся, я куплю чего- нибудь.
– Пошли. Окна пока открой, пусть пока проветривается.
Он открыл окна, в комнату ударил свет и ветер, зашевелился табачный пепел в жестянке от сайры.
В супермаркете очередь минут на двадцать. Стояли, болтали о пустяках. Глянул на часы.
– Пойду я, Углан, а то обед кончается, нехорошо нарываться.
– Чего же ты, голодный?
– Ничего, на службе чего-нибудь перехвачу. Жвачки оставить?
– Да не. Спасибо, что приехал.
– Спасибо тебе.
Солнце в апогее, в автобусе просторно, и действительность прекрасна, как слайд на пленке Орво-хром. С автомата позвонил добытчику:
– Здорово, кирюха! Как там, для меня… почты нет?
– А как же! Целых четыре… корреспонденции.
– На сколько?
– По два каждая.
– Отлично. Я забегу сегодня… Нет, завтра. Ну, в крайнем случае послезавтра.
– Ты смотри. Мне эти дела тоже ни к чему здесь держать.
– Побереги, побереги, не рассыплешься.
– Два дня держу, а там смотри! Уйдет.
– Добро.
Отбой
Успевал впритирку, но шел не спеша, впитывая кожей лица весеннее солнце. КПП прошел с началом шестого сигнала, но не торопясь – спешка унижает. Напарник уже долбит кирпич.
– Меня тут не разыскивали?
– Кому ты нужен! Взгляни, что-то никак не могу базу вывести.
– А нахрена ты вообще его долбишь? Мне непонятно.
– Конечно непонятно. Я тут в пыли по уши, по пальцу попал, а от шляется где-то и ему непонятно.
– Я же просил не трогать их пока.
– Не трогать! Шеф торопит.
– Не серчай тезка. Я бы их вообще не тесал, а посадил бы на спецраствор. Слабо?
– Не слабо… А натек?
– А натек бы снял. Только не зубилом, а наждаком.
– Ну, пожалуй.
Завели наждак. Пыль летела в глаза, кирпич нагрелся. Приноровился, снял натек только что не до блеска. Хотел пройтись еще раз, да расслабился, рука дрогнула, и на месте натека оказалась вмятина.
– Дьявол! Ладно, раствором зальем.
– Тезка, я полагаю сегодня класть не будем, только для раствора все приготовим.
– Пожалуй. Кофейку закажешь?
– Не надоело? Целый день кофе пьешь.
– Глумишься?
Сел править ноты. Еще был шанс успеть. телефон зазвонил на «ля» и поперек доли. Получилась жуткая какофония. Звонила другая.
– Алло!
– Алло.
– Это я.
– Привет. Ты меня еще не забыла?
– Ну что ты.
– А уж я тебя…
Отбой.
– Тезка, ты кофе пить собираешься?
– Что, уже пришел? Я не слышал.
– Наверное, ты в это время слушал что-то более приятное.
Сели.
– Ты не замечал, что шеф в дуакар на Дракулу похож?
– На себя-то посмотри.
Звонок. Легок на помине.
– У тебя со свиткам как?
– Начал.
– Ты бросай это дело, занеси его ко мне, я с копировальщиками договорился.
– Отлично. Сейчас занесу.
Допил кофе и перевел дух. Так. Отнести свиток.
– Тезка, ты не видел, куда я его задевал?
– Свиток? Да он же у тебя на столе лежал.
Лежать-то лежал… Ага, вот.
Звонок.
– Алло.
– Так ты как?
– Привет.
– Привет.
– Что как?
– Сегодня пятнадцатое.
– Ну?
– Ну, ты даешь стране угля! Вместе считали!
– Ах ты, дьявол! Слушай, пахан, а кого мы вызываем?
– Лулла.
– Ах ты, дьявол, я же как раз на Лулла хотел сходить. Во сколько это?
– С девяти семнадцать по девять пятьдесят три.
– Слушай, ну вы хотя бы свет не выключайте…
– Свет нельзя.
– Ах, да. Ну кран где-нибудь откройте. Я постараюсь около девяти подвалить.
– Ты смотри, не крути! Опять придешь, когда все будет готово и сорвешься пока мы будем талисманы таскать.
– Да я бы с удовольствием, пахан, клянусь Мерлином, просто фишка не ложится.
– Ладно-ладно. Вот найдешь переводчика-японца, тогда посмотрим, может и оставить тебя в ордене, а?
Бегом отнес свиток. Между ногами и ступеньками с треском вспыхивали огненные шары.
– Ты там чем занят?
– Кирпичи обтесываем.
– Давай, не тяни с этим делом.
Взлетел обратно, едва касаясь ступеней, с разбега вцепился в телефон, звонить третьей.
– Алло – Алло – Привет – Привет
– У тебя нет вопросов к Раймондо Луллию?
– К кому?!
– К Раймондо Луллию. Средневековый богослов и алхимик, прародитель кибернетики.
– Он что, к тебе по ночам является?
(Черт-девка, клево держит разговор – подумал бы, если б мог.)
– Отнюдь. По ночам я предпочитаю другие визиты.
– Значит уже среди бела дня? А закусывать не пробовал?
– Пробовал. Но зачем обо мне такие черные мысли. Злые флюиды пропитают стены твоего же дома. Короче, секи. Дух Раймондо Луллия явится сегодня с девяти семнадцать по девять пятьдесят три. Если все будет хорошо. Нам надо встретиться в девять, причем на тебе не должно быть металлических предметов…
Еще пара минут разговора и контакт есть. Бросил трубку – и сразу за ноты. Никак не сосредоточиться – Раймондо перед глазами.
– Да, тезка, совсем забыл сказать. Пришел регистр на бездомных. Запишись, когда тебе удобнее.
– Да ну их к дьяволу! Я стрелять не умею.
– Ну, в общем список у шефа.
Знаки пляшут перед глазами, закончить все равно не успею, хотя…
– Алло, салют, братан. Слушай, у тебя нет какого-нибудь допинга, часа на полтора? Ну и ладненько! Ничего. Ставь стерилизатор, я подбегу минут через -дцать.
Сделал еще тактов десять – звонок.
– У вас там все на отстрел записались?
– Кроме меня.
– А в чем дело?
– Я стрелять не умею.
– А кто тебя просит стрелять? Прокатишься в кузове и все дела.
– Я не могу. У меня в капелле завал.
– Мне не интересно, где у тебя завал. Я тебя пишу на двадцать первое. Усвоил?
– Усвоил. Извините, но бездомные мне даже симпатичны.
– Твои проблемы. Ищи замену.
Отбой. Рванул к лаборантам.
– Салют. Поспело?
– Садись. Давай руку.
Запахло спиртом, звякнул металл о стекло. Сверкнула капля на игле.
– Что, опять закопался?
– Да, расслабился вот с капеллой… Черт! Ты что, вену найти не можешь?!
– Спокуха… Готово. Посиди пару минут. «Переулочную» слышал?
– А как же! Шлягер. Нам действительно принадлежат только улицы. Квартиры – бюргерам, подъезды – шпане, рестораны – магнатам. А нам только улицы… Ну, вроде все. Я пойду?
– И на что ты здоровье гробишь?!
– Здоровье – материал расходный.
– Ну давай. Не беги в коридоре, а то все углы своротишь. Да, действие полтора- два часа, реакция – часа четыре после введения. Колоть не чаще раза в месяц.
Застегнул рукав, встал:
– Спасибо!
– Не стоит.
В дверях обернулся:
– А что это?
– СД-200. Завтра расскажешь.
– Пока.
– Пока.
По стеночке прошел к себе, и сразу к нотам. Бумага стала абсолютом, знаки – абстракцией. Они стояли черные, как звезды во сне, и манипулировать ими было наслаждением. Забыл обо всем и стал всесилен. Секунды вытянулись резиной и замерли. Работа летела ровно и стремительно. Если бы так всю жизнь! Если бы всю жизнь!!
Неожиданно и с грустью прелюдия кончилась. Время осталось. Хотел еще раз проверить, но все сделанное казалось совершенством.
– Земляк! Я рвану в капеллу.
Тезка ухмыльнулся:
– Вынырнул? Тебе тут три раза звонили, ты ничего не слышал.
– Да ну их, к чертям собачьим! Сделаешь вид, что я здесь?
– Постараюсь. На улице поосторожней.
К счастью я умею двигаться под допингом. Правила просты: на улице не бежать, в автобусе стоять неподвижно, на переходе выбрать кого понадежнее и держаться рядом. Правила просты, но соблюдать их непросто. Мысли, лишенные цели рванули по тысяче путей. На первой же пересадке заметил, что бегу. Вскочил на площадку, замер, посчитал пульс – 190. Надо осадить. На конечной вышел и пошел шагом. Шагом, черт возьми! Специально смотрел по сторонам, и, если б мог, увидел бы, как призрачный весенний вечер начал плести свое кружево. Тени вытянулись. Солнце не грело. Капелла показалась в конце улицы.
Незнакомый человек протянул из телефонной будки трубку:
– Вас к телефону.
Машинально взял трубку и услышал далекий и безликий голос. слова, однако, были слышны. Все пять: «Над всей Испанией безоблачное небо.»
– К черту!
Бросил трубку на рычаг, не попал, опять сорвался на бег. Тени мелькали и путались, пытаясь подменить собой вещи. Капелла нависла надо мной серой глыбой. Воздух стал плотным.
Внезапно подкосились ноги. Схватился за стену. До ворот добрался стоя, но ползком. Сердце постепенно успокаивалось. Перевел дух, раздвинул тяжелые створки и проскользнул в прохладный сумрак капеллы. Идти стало неожиданно легко, но бежать не хотелось. Желание пропало, а силы еще были. Всегда бы так. Шелест моих шагов таял в сумраке бездонного свода, как и силуэты других посетителей и капелланов. Я знал, что в зале сотни людей, го он казался пустым. Подниматься по лестнице почему- то было тяжело и как-то скучно. Знакомый путь на хоры – и вот каморка капельдинера. Крошечный кабинет под завязку набитый бумагами. Меня хватило достать свои прелюдии и кое-как прокомментировать обработку, а потом реакция ударила меня по мозгам рыбьим хвостом. Я смотрел сквозь узкое окно кельи на клочок огненного заката и с трудом разлеплял губы, чтобы односложно отвечать на вопросы капельдинера. Наконец он оставил меня в покое и пополз по листу с пером в руках, выправляя все по-своему. А у меня в мозгу пелось: «Желание ушло, а силы остались. Всегда бы так. Желание ушло, а силы остались…» Накатила страшная слабость и я забылся. Очнулся в приемной капельмейстера. Подошла очередь и все началось сначала. Лысоватый корифей взял перо и начал править дважды выправленный текст. «За что платят нам, – думал я, – он один мог бы прекрасно делать всю работу.» Реакция проходила. Уже хватило сил на несколько умных реплик. Старик проворчал одобрительно и поставил решающую визу. Победа! Маленькая, но победа.
Спустился с хоров и сел на ступеньку. Посмотрел на часы. Дьявол! Подруга уже ждет.
Вышел на улицу и рванул навстречу ветру. Летел стилем Друда, «двойной звездой», разбежавшись, зависая все дольше, и, наконец, устремившись вперед почти горизонтально, только чуть-чуть вверх, чтобы обойти провода и краны. Так летят, когда ждут приятного. Свечерело совсем, только узкая полоска багровой зари. Воздух пьянит, как коньяк. Завода хватит. Подруга не будет ждать долго.
А ребята уже трудятся вовсю. На стенах развешаны талисманы, на полу начерчен магический треугольник. Уже запустили огромные пятнадцатиминутные песочные часы – обратный отсчет. Последняя песчинка упадет в двадцать один семнадцать. В две минуты десятого пахан запустил песочные часы по своим электронным, потом пошел в дальнюю комнату, снял часы, выложил из карманов ключи, кошелек, авторучку. На всякий случай отстегнул с пояса пластиковый брелок. Сняли с крюков и вынесли из зала лампы, смотали и вынесли шнуры. Медиумы готовятся, полулежа в креслах. Горят семисвечники. Кто-то в дальней комнате настраивает магнитофон – от микрофона в зал тянется резиновая слуховая трубка. Кто-то на всякий случай проверяет все и всех металлоискателем – не завалилась ли у кого-нибудь за подкладку монетка, не торчит ли вблизи талисмана какой-нибудь шальной гвоздь. Ребята ощупывают одежду – не торчит ли где иголка или булавка (удобный случай притиснуть девчонку). Однако, шутки стихают. Пахан достал затрепанные машинописные листки, испещренные пометками и в голос читает заклинания и формулы. Медиумы повторяют про себя, покачиваясь в такт и шевеля губами. Оставшиеся песчинки уже можно пересчитать.
Конечно я опоздал. Подруга была возбуждена и нетерпелива. Выясняя насколько изменились наши отношения за те пятнадцать минут, что меня пришлось ждать, мы поднялись по лестнице. Дверь уже была заблокирована. Я велел подождать и бегом спустился вниз. Еще раньше я приметил возле дома решетку водостока, а попасть из водостока в водопровод – дело техники. Вынырнул из умывальника в дальней комнате, отряхнул руки, закрыл кран. Быстро вывернул в углу карманы. Впустил подругу и мы по темному коридору осторожно прошли в зал. После темноты свет свечей показался ярким, после тишины голос Лулла показался громким. Его астральное тело можно было различить в центре зала над треугольником. Сколько времени уже шел сеанс? Дух замолк и заговорил переводчик:
– Он спрашивает, что ты называешь практическим применением?
– То есть как что? – ответили из угла, – Ну спроси его, должны ли были его машины приносить пользу.
– Дурак, – сказали в другом углу.
– Спроси его, – подал голос Очкарик, – предполагал ли он, что машины, подобные его машинам, смогут облегчить труд… купцов и ремесленников.
Всегда интересно наблюдать за призраком. При том, что вид астрального тела невозможно передать словами – оно вообще не поддается пристальному рассматриванию, ускользает из-под взгляда – в то же время, глядя на него, совершенно ясно видишь все, что теряется, скажем, при телефонном разговоре. Так что было видно что выслушав вопрос переводчика Раймондо на некоторое время задумался и лишь затем ответил. Мы выслушали перевод:
– Он говорит, что своим трудом он восславил Господа и приблизился к истине, и потому знает, что прожил жизнь достойно. А если купцы или кто-то еще сумел извлечь из его книг корыстную пользу, то это их дело и воля Господа.
У меня от этого ответа осталось ощущение липкой слизи на мозгах. Я сказал:
– Спроси его, правда ли в молодости, заглядевшись на какую-то красавицу он въехал в храм верхом.
Дух сухо ответил. Мы выслушали:
– Он говорит, что и при жизни неохотно вспоминал об ошибках молодости, а сейчас это тем более не повод для обсуждения.
Я хотел на него нажать, но тут выступила подруга:
– Спросите, встречается ли он с духами людей, которых знал при жизни?
Дух молчал.
– Пахан, врежь-ка ему, – попросил я по инерции.
Пахан встал и медленно и четко произнес незнакомую мне формулу на незнакомом мне языке. Поперек комнаты на мгновение протянулись вертикальные нити. Дух скорчился. Запахло озоном. Переводчик повторил вопрос, добавив от себя что-то о благоразумии. Призрак перевел дыхание и ответил изменившимся голосом.
– Он говорит «и да и нет», – сказал переводчик.
– Спроси его, общаются ли вообще духи между собой, – это кто-то их новеньких.
– Опять «и да и нет».
– Спросите его о золоте.
– Что о золоте?
– Время, – сказал пахан, – Выходим без резких движений.
Я взял подругу за руку и отступил, толкая спиной дверь. Еще заметил, как медиумы начали снимать блоки. В дальней комнате соломой вспыхнул разговор.
– Что значит «и да и нет»?
– Как это может быть?
Очкарик:
– Ну например, если лишившись материального тела он настолько сливается с мировым духом, что теряет индивидуальность. Это называется органичная система. Когда же мы проектируем его в материальную сферу…
Я – подруге:
– Ну как?
– Очень, очень интересно, но мне надо рано домой.
– Я вызову мотор…
Кто-то проверяет запись.
– Все прослушивается?
– Ну нахрена эта трубка? В другой раз попробуем разместить микрофон прямо в зале.
– Так стремно…
Пахан – мне:
– Я не заметил, когда ты вошел. Когда- нибудь ты нас всех угробишь.
– Не серчай, все схвачено.
– Ну как тебе сеанс?
– Честно говоря, я разочарован.
– Чего же ты хочешь?
– Я? Вина и женщин.
– В чем же дело?
– Дело в том, что я хочу такого вина и таких женщин, которые мне почему-то недоступны. Или их вообще нет?!
– Кто такси заказывал?
– Пошли, я тебя посажу и поднимусь, помогу ребятам разобрать. Ребята! Я посажу подругу в такси и вернусь, помогу вам разобрать.
Совсем свечерело. Высыпали мутные столичные звезды. На улице меня охватила беспричинная тревога. Когда мотор уехал, я прислонился к телефонной будке и закурил воображаемую сигарету. Ночь разливалась повсюду, придавая всему значимости. В будке зазвонил телефон. Я знал, что это меня, снял трубку и услышал:
– ОНА отпустила свиту. Самое время.
Я с места рванул в небо и устремился к предместью, где жила Она. Летел стилем Дракона – скосив плоскости, на большой скорости и высоте. Пролетел мимо Ее окна так близко, что волна ударила в стекла. Окно закрыто, а Она – Она против окна на троне. Алмазная корона сверкает в волосах, парча мягко спадает с плеч. И Никакой свиты. Еще раньше заметил возле дома высоковольтную линию, а попасть из высоковольтной сети в бытовую – дело техники. Я повис в Ее комнате на люстре, как летучая мышь, и тут же, не поняв еще что произошло, рефлекторно сложился вдвое и рухнул на пол. Она ударила меня взглядом, целясь поперек груди. Если б не увернулся – пополам бы перешибло. Сзади треснул переплет и зазвенели стекла. Я вскочил и тут же попал под второй удар – к счастью смазанный – он пришелся по ребрам, слева. Я выбил спиной остатки рамы и полетел кувырком в звездную весеннюю ночь. «Хорошо еще, что остался жив», – подумал бы я, если бы мог. Перед самой землей опомнился и не дал себе разбиться.
– Да ну их всех к чертям собачьим! – говорил я себе, лежа на кроне старой липы, едва касаясь набухающих почек, – ну их к чертям собачьим! Вон – звезды. Пробить атмосферу, как старый бубен. Альфа Центавра, или что там сейчас модно? Альтаир?.. Вон Дракон, вот Кассиопея… Лететь с невероятной скоростью, стоя на огненном столбе, застыв на долгие века, повиснуть пузырьком в хрустале, и никакой боли и только звезды вокруг и впереди…
У меня ничего не вышло. Я смертельно устал и промерз не пролетев и семи километров. Правда боль слева под ребрами прошла. Атмосфера оказалась несколько толще, а земля несколько больше, чем кажется когда смотришь на глобус. И тянет она куда сильнее, чем кажется, чем кажется, когда упираешься в нее подошвами.
Я заглушил дюзы и начал падать вниз. Хлопнули парашюты. Я возвращался домой, под звон и скрежет последних трамваев.
– Мог бы и позвонить, – сказала Хозяйка.
– Я звонил, но не тебе.
– Вот и иди к ней.
– К кому?!
– К той, которой звонил!
– Господи, кому я нужен!!
Спать… Спать…
До утра еще шесть часов…
Спать.
1987г.
